— Да, — сказала она. — У них все нормально. Представляете, доктор Верхотин повез всех в кукольный театр. — Засмеялась. — Если бы что-то было не так…
— Да-да, — кивал Назаров, уже не глядя на Катерину, а в бумаги. — Этих тоже надо бы в кукольный. — Теперь он взглянул на нее. — Что ж, Катерина, радуйся. Весь Монблан бумаг готов. Не успеешь лето красное пропеть, милая стрекоза, как получишь подтверждение: ты — главный автор лекарства, допущенного к лечению болезни Альцгеймера. Да, ты не единственный автор — куда без научного руководителя. — Он сощурился, будто собирался уловить что-то особенное в ее лице. Не уловил. — Но главный и первый. А это значит, что до конца дней можешь не волноваться и прожигать жизнь…
— Ага, за компьютером, — неожиданно для себя шмыгнула носом Катерина, чувствуя, как напряжение отпускает.
— Я серьезно. Ты лучше меня знаешь, сколько наших соотечественников живет в обнимку с детищем доктора Альцгеймера.
— У нас таких больных — полтора миллиона, в США — четыре, — быстро ответила Катерина, как на экзамене.
Профессор Назаров громко крякнул.
— Знаешь, почему такой разрыв? — спросил он. Потом, по привычке из прежней жизни, наклонился к ней и, понизив голос, добавил: — У них калькуляторы не врут.
Она засмеялась вместе с ним.
Это правда. В их Центре, который занимается физиологически активными веществами, все наизусть знают цифру — двенадцать миллионов человек в мире страдают от болезни Альцгеймера. Год от года их становится больше, а причины весьма расплывчаты. Обвиняют старение общества, наследственность, курение, алкоголь, стрессы. Кто-то видит зло в плохой питьевой воде, в которой находят все больше алюминия. Этот металл считают спичкой, которой достаточно, чтобы болезнь разгорелась. А в последнее время все чаще говорят, что причина кроется в том, что рожают немолодые женщины, это они подталкивают к развитию болезнь.
Изучая материалы международных конференций, Катерина давно заметила, что болезнь Альцгеймера все чаще рассматривают в разных странах не как медицинскую проблему, а финансово-экономическую. Потому что на содержание больных приходится тратить все больше денег.
Поэтому во всех научных центрах мира ищут лекарства от болезни, которую доктор Альцгеймер открыл еще в 1895 году. Но поскольку причины неясны до сих пор, как и механизм запуска, то главное, к чему стремятся во всем мире, — создать препарат, который поможет повысить жизнестойкость нейронов мозга, на несколько лет отсрочить стадию клинического слабоумия.
— Как повезет, — говорил профессор Назаров, когда Катерина пришла к нему в лабораторию. — Химики из одного московского института синтезировали восемьдесят соединений. А медики искали хоть что-то, что могло бы стать основой препарата от болезни Альцгеймера. Представь себе — обнаружили одно. Начали работать вместе, в результате появился препарат амиридин. Проверили на больных, убедились, что он способен улучшать память.
А потом, узнала Катерина, американские ученые предложили свой препарат — такрин. Он похож на амиридин по своим свойствам и по воздействию на больных.
Но оба препарата оказались довольно токсичными, они плохо влияют на печень, хотя амиридин менее опасен.
С самого начала работы над препаратом Катерина искала растительные составляющие. Могла ли она предположить, что в свекле и капусте найдет вещества, которые способны уничтожать ферменты, приводящие к развитию болезни старческого слабоумия, болезни Альцгеймера? Их воздействие удивительно: ведь эти ферменты разрезают белки на фрагменты, из которых образуются амилоидные бляшки, они-то и разрушают клетки мозга.
— Это уже находка, — хвалил профессор. — Я думаю, ты довольно скоро создашь препарат на растительной основе.
Энергия, с которой Катерина работала, могла бы удивить, но не профессора Назарова. Они оба знали, что у нее есть "объект повышенного внимания", которого нет у других. Это мать Катерины, Ксения Демьяновна Улановская-Веселова.
— Должен сказать, — заметил Алексей Иванович, — у тебя больше шансов на успех, чем у коллег-конкурентов. Желания и стремления, которые называют эгоистичными, подталкивают к победе, которой потом воспользуются другие. — Заметив удивленный взгляд, профессор объяснил: — Знаешь ли ты, что смертельная болезнь жены известного человека обернулась созданием крупного онкологического центра, а попавшего в автокатастрофу большого ученого следует благодарить пациентам еще одной известной московской клиники за первоклассное оборудование? Если будет хорошо твоей матери от твоего лекарства, то станет много лучше миллионам больных такой же болезнью. — Алексей Иванович улыбнулся. — Чем тяжелее ноша, тем скорее хочется ее донести. Верно говорю?
Катерина кивнула. Ей так хотелось поскорее донести свою ношу…
— Так кто же все-таки тебе позвонил? — Назаров резко повернулся на стуле и впился глазами в Катерину. — Говори сейчас же. Я требую.
— Светлана Полякова, — вздохнула Катерина.
Алексей Иванович пожевал нижнюю губу, как делал во время размышления над чем-то особенно важным.
— Плацебо, — бросил он. — Пустышка, — перевел он на русский.
Катерина усмехнулась. Научный руководитель слово "плацебо", обозначающее аналог псевдолекарства, который дают пациентам, чтобы понять эффективность настоящего лекарства, использовал широко.
— Вы о…
— Я обо всем сразу. О ней, о ее словах, о том, что она делает. — Профессор Назаров насупился. — Никогда не взял бы Полякову к себе в лабораторию.